Как вы думаете, правление Николая I способствовало становлению золотой эпохи русской литературы или угнетало?

Не конформизм. У Пушкина было, как вы знаете из «Медного всадника», как к к стихийному бедствию. Точно также в «Капитанской дочке» описано. Описания наводнения и бунта очень похожи даже в деталях. Пушкин полагал, что правительство — единственный европеец, Пушкин полагал, что Николай спасает от распада. Николай тоже так полагал. И только в последний свой год Пушкин говорил Владимиру Соллогубу: «Я уйду в оппозицию». Не понимая, что уходить уже некуда. Пушкин погиб от своего заблуждения, понимаете? Пушкина убила его иллюзия. И разговор о том, что Пушкин купил себе в сентябре 1826 года, во время аудиенции при коронации в Москве, 10 лет жизни,— это правда. Но смерть его тоже была в словах…

Ну там одна пьеса, насколько я знаю. И, по-моему, это не последние годы. Тема декабристов и вообще, тема Пушкина и его контактов с Николаем очень занимал людей либо начала 30-х, когда они оправдывали себя примером пушкинских «Стансов», как Пастернак, как Тынянов, и людей конца 60-х годов, когда, говоря словами того же Тынянова, «время вдруг переломилось». Хуциев с его сценарием о Пушкине (8-го числа будем представлять на книжной ярмарке его), Шпаликов с пьесой о декабристах, Окуджава с пьесой «Глоток свободы» и с романом. Кстати говоря, пьеса, на мой взгляд, недооценена, и она в тогдашней постановке в Ленинградском детском театре была шедевром безусловным. Я не был там, а вот Елена Ефимова, наш…

Вы совершенно правы в своем противопоставлении двух понятий порядка. С одной стороны, на кладбище тоже порядок — это порядок полицейский. С другой стороны, есть высший порядок, гармонический. Поэт стремится гармонизировать реальность. Понимаете, мы же очень мало знаем Пушкина-политика: у нас есть только «Записка «О народном воспитании»», несколько писем Вяземскому, Нащекину, где он проговаривается, и то, конечно, это собеседники не его уровня. Пушкин пытается гармонизировать мир, в этом смысле его патриотизм отличается от казенного. А пытается ли Николай гармонизировать мир? Нет, он пытается его заморозить, а это совсем другое дело, потому что в результате его размораживания сносит…

Восстание декабристов состоялось по по старому стилю 14 декабря, сегодня это 26 декабря.

Для меня то, чего они добивались, совершенно понятно – может быть, интуитивно, стихийно. Они, как и многие люди сегодня, создавали точку напряжения. И надеялись, что у власти негладко пройдет ее незаконная передача. История с отодвиганием Константина, который мог бы быть, по крайней мере, более человечным руководителем, и история с воцарением Николая, которому не присягали. Присягнули Константину и, как думали, жене его Конституции. 

Для меня именно Николай Первый – главный путинский ориентир, главная трагедия Россия. Это человек, чьим правлением в России было предопределено…

Я считаю его очень крупным публицистом, превосходным фельетонистом, автором замечательных памфлетов, очень точных и глубоких публицистических статей. И его манера (конечно, манера скорее монологическая, нежели, по утверждению Бахтина, полифоническая), его хриплый, задыхающийся шёпоток, который мы всегда слышим в большинстве его текстов, написанных, конечно, под диктовку и застенографированных,— это больше подходит для публицистики, для изложения всегда очень изобретательного, насмешливого изложения некоего мнения, единого, монологического. Все герои у него говорят одинаково. Пожалуй, применительно к нему верны слова Толстого: «Он думает, если он сам болен, то и…

Знаете, Гоголь в оклеветанной книге «Выбранные места из переписки с друзьями» (в книге во многом, конечно, смешной, но её породила такая больная реальность, что книга вряд ли могла быть другой, не могла быть здоровой) писал, что это люди, которые описывают один дом, только одни — с фасада, а другие — с торца, поэтому их взаимное раздражение, конечно, во многих отношениях вредно и непостижимо. Но я как раз против стирания этих граней, потому что, видите ли, ведь между западниками и славянофилами одна совершенно конкретная разница. Одни делают упор на имманентные признаки: «Мы такие — и поэтому мы правы. Патриотично называть себя русскими и оправдывать русских. Мы признаём всё недостатки и…

Вот понимаете, в своё время Пульхритудова на журфаке (Елизавета Михайловна), она задала нам вопрос: «Что предопределяет бродячесть сюжета? Почему тот или иной сюжет становится бродячим?» У меня появилась тогда довольно, так сказать, и до сих пор меня занимающая мысль о том, что для этого сюжет должен быть амбивалентен, то есть он должен предполагать вчитываемость различных концепций в одну и ту же сюжетную рамку. Ну, классический пример — я тогда, собственно, и рассматривал его, у меня был такой доклад «Три «Крысолова» на хамельнском сюжете о крысолове. Ну, я рассматривал Грина, Цветаеву и пьесу Слепаковой «Флейтист». Мне кажется, что Крысолов выступает иногда символом добра, иногда —…

Понимаете, я прошел через такое яростное увлечение Лоренцом, потому что моя горячо любимая и до сих пор мною чтимая теща от первого брака Инга Полетаева — этолог, этолог очень хороший, и она много занималась поведением разного рода зверей и аналогиями их поведения с людским. И по ее настоянию я Лоренца в двадцать два года прочел. И я не помню там этой мысли насчет торопливости нашего века.

Понимаете, апология медлительность характерна для тугодумов. Мне кажется, что вот эта апология неторопкости, неспешности, «десять раз подумай, двадцать раз перепиши», апология работы, трудового пота,— понимаете, правильно сказал Набоков: «Мир был сотворен в минуту отдыха». Не все…

Конечно, остается. Он остается полузабытым в силу лени и нелюбопытства русского читателя, который перекормлен хорошей поэзией. Кюхельбекер был выдающимся поэтом. И его эпическая поэзия, его романы в стихах, его исторические драмы. Прав Тынянов, что архаика в двадцатые годы, ода, например, получила новую жизнь, и очень многое у Кюхельбекера оказалось провиденциальным, блистательно угаданным. Но в России столько великих поэтов, что Кюхельбекер как-то не вошел в читательский канон. И Батюшков не вошел, между прочим, да и Веневитинов не вошел. Ну мало ли было в России гениев, которых знают еле-еле, потому что они помещаются в тени Пушкина?

Ну конечно была. У Дюмы ещё в конце сороковых годов д'Артаньян восклицает: «Мне восемнадцать, а ничего не сделано для славы!» Раньше подобную фразу говорил Наполеон. Так что идея, что «вот мне уже сто лет»,— это вертеровская идея («Я так молод, а ничего не сделал»). Поэтому самоубийство становится до известной степени протестом против жизни как таковой: лучше покончить с собой, чем длить бессмысленное обывательское существование. Это очень старая романтическая идея. Она есть у Пушкина. Да и собственно говоря, она есть у Шота Руставели в самом начале тысячелетия: «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор». Так что вряд ли вы найдёте…