Помнить стоит не по его стихотворениям, а по стихотворению Дмитрия Анатольевича Сахарова, более известного как Сухарев: «Привезли из Тулы тело, тело Слуцкого…». Это стихотворение, которое меня тоже до слез трогает.
Холодынь распробирает, дело зимнее,
Дело злое, похоронная страда.
А за тучами, наверно, небо синее,
Только кто ж его увидит и когда.
Увидит очень скоро: Слуцкий умер в 1986 году на пороге перемен, за которыми он следил, которых он ждал, которые шоком этим могли его вернуть в строй – он ведь был не старый человек. Депрессия, которая отняла у него способность писать стихи и общаться с людьми, ни к какой умственной деменции не привела. Он как раз оставался в строю, реагировал на новости, читал газеты. Он жил у брата в Туле (ему нужны были люди рядом), но при этом совершенно не замыкался. Иногда звонил по телефону Самойлову, прочитав новую книгу. Иногда реагировал на гостей.
Единственное, чего мне жаль, так это то, когда в 1985-м в Тулу приехал Окуджава, Слуцкий его не принял, сказав: «Я сошел с ума, я никому не нужен, я никому не интересен». А Окуджава очень хотел с ним повидаться: они были близки внутренне. Но тем не менее Слуцкий – в очередную годовщину его смерти, это 37 лет.
Если уж вспоминать Слуцкого какими-то стихами в день его смерти… Знаете, вот это едва ли не последнее его стихотворение:
Снег опять пошёл, повалил,
и с присущим бархатным тактом
этот занавес разделил
предпоследний с последним актом.
Слишком в «Гамлете» режут и колют,
мне приятней куда «Три сестры»,
где все просто встают и уходят,
и выходят навек из игры.
Или вот это, мое любимое:
Завяжи меня узелком на платке,
Подержи меня в крепкой руке.
Положи меня в темь, в тишину и в тень,
На худой конец и про чёрный день.
Я – ржавый гвоздь, что идёт на гроба.
Я сгожусь судьбине, а не судьбе.
Покуда обильны твои хлеба,
Зачем я тебе?
Сложное обращение. Знаете, у Александра Эткинда есть хорошая мысль о том, что всякий большой поэт тему отношений с богом разворачивает как тему отношений с женщиной. Но это не только. Большой поэт разворачивает тему отношений с богом как тему отношений с читателем. Концепция бога-читателя вообще очень важна. Раз уж я сегодня много цитирую Кушнера… Он как-то сказал: «Неужели вы не понимаете, что тот бог, в которого вы верите, это всего лишь идеальный читатель, помещенный вами в бесконечно отдаленную точку?» Нет, я бы не сказал, что это идеальный читатель. Это, скорее, идеальный соавтор, диктующий иногда. Но то, что концепция бога-читателя у Слуцкого есть, она, безусловно, в этом стихотворении явилась.
Это обращение, казалось бы, к читателю. Но на самом деле это обращение к богу. Потому что богу тоже будет трудно. И вот когда ему будет трудно, ему будут нужны такие, как Слуцкий. «И с интересном чтит еретиков», – сказано у Слуцкого о боге. Это, конечно, привет Ренану. Помните знаменитую ренановскую фразу: «Хула великого мыслителя интереснее богу, чем корыстная молитва пошляка». Это интересная мысль, но у Слуцкого есть ощущение, что человек (особенно такой, как Слуцкий) может оказаться тайным союзником, которые сгодятся в последний момент. Вот в последний, критический момент мир удержится на таких нелюбимых, не первых учениках; на таких тринадцатых апостолах, как Слуцкий. Любимые ученики сбегут, а не самые любимые, еретики, – они спасут в этой ситуации и окажутся последним оплотом.
