Можно ли назвать большим явлением в мировой литературе Чака Паланика и его роман «Выживший»?

Мне совершенно не импонирует его авторский стиль. Я понимаю, что он очень талантливый человек. На мой взгляд, иногда он грешит избыточной жестокостью, натурализмом, а это мне не кажется необходимым. Он такой, знаете, немножко «американский Сорокин», хотя у Владимира Сорокина всё это умнее (может быть, потому, что я лучше знаю образцы). Мне кажется, что выше «Удушья» он не прыгнул. Говорят, что «Колыбельная» очень хороший роман, но мне так почему-то не показалось. И, само собой, очень хорош, конечно, «Бойцовский клуб».

Вот уж где я не нахожу параллелей, так это между «Бойцовским клубом» и «Великим Гэтсби». Определенные параллели есть в том, как молодые бездельники, не знающие куда себя девать, доигрываются до садомазохизма. Такие мотивы есть и в «Великом Гэтсби». Но в нем, на мой взгляд, более отчетливые и формальные параллели с «Завистью» Олеши, я их в свое время довольно подробно отследил, чем вызвал бешеное раздражение у некоторых идиотов. Ну если все время слушать идиотов, так ведь вообще ничего не придумаешь. Поэтому ваша мысль довольно занятна.

Параллели с точки зрения «Великого Гэтсби» тут есть те, что и «Бойцовский клуб», и «Великий Гэтсби» в известном смысле написаны в эпоху прощания с золотой…

Паланик, конечно, из них из всех — из тех, кто был перечислен,— это наиболее серьёзный автор, автор того же уровня, что Брет Истон Эллис. Он… Как бы высказать? Он, конечно, графоман — в том смысле, что он дилетант, у него очень плохо с чувством меры. Но талант и чувство меры — как вы знаете, в общем, вещи иногда несовместные. Когда-то Сорокин сказал: «Пелевин — это марихуана, а я — Кокаин». Конечно, Паланик — это тяжёлый наркотик. И при всей избыточности и чрезмерности его всё-таки какие-то иррациональные точные вещи, объясняющие тайну бытия, он чувствует — или не объясняющие, но указывающие на тайну бытия, скажем так.

Я редко цитирую свои удачные какие-то ответы (они редко бывают…

Я вообще в этом плане человек пристрастный. Не сказать, что я люблю очень сильно Достоевского, как вы знаете, но Паланика я люблю ещё меньше, он не кажется мне сильным писателем. Но в чём штука? Финчер вообще — он режиссёр удивительного класса. Говорят, что он человек скучный. Я в это поверить совершенно не могу, потому что он мне кажется одним из великих ныне живущих режиссёров, наряду с Гором Вербински, например, ещё с кем-то, кого я мог бы назвать, с Вуди Алленом упомянутым. Но он, конечно, более велик, по-моему.

Финчер всегда умудряется зацепить широчайший пласт, о чём бы он ни снимал,— снимает ли он о Зодиаке, снимает ли он экранизацию Стига Ларссона, снимает ли он даже эту «Gone Girl»…

Паланик. Конечно, «Бойцовский клуб» — это самая близкая книга. Тут интересный парадокс рассмотрен: почему потребительская душа, душа хипстера, душа идеального абсолютного потребителя так склонна к насилию? Почему насилие становится её манией, причинение боли себе и другим? А потому что она ничего не может сотворить. Со своим и чужим телом она может сделать только одно — только расчленять, только мучить, причинять боль. А творить, понимать, проникать душа такого героя не способна.

Не очень хорошо отношусь. Буковски для меня как-то прохладен. Владимир Буковский, по-моему, гораздо интереснее. Чарльз Буковски — это такой… Понимаете, американский алкоголизм к самому грязному и омерзительному распаду не приводит, это такой умеренный алкоголизм, это вам не Николай Успенский (был такой тоже, не путать с Глебом и Михаилом). Так что Буковски — для меня несерьёзный автор.

Что касается Паланика — наоборот, по-моему, слишком пересолено, так не бывает, слишком ниже пояса. Мне не нравится совсем «Бойцовский клуб». И фильм любимого мною Финчера не нравится мне совсем. Ну, «Колыбельная» ничего, «Удушье». В общем, это лучше, чем Буковски, но по большому счёту…

Сильвия Плат, которую называли «серебряным соловьём американской поэзии», нравится мне как лирический поэт. Роман «Под стеклянным колпаком» кажется мне хорошей, но довольно заурядной прозой, впрочем, с таким лёгким оттенком суицидальной безуминки. Проза Джудит Гест мне нравится больше, честно вам скажу, она похожа. Сильвия Плат — хороший писатель. Ну, Карсон Маккалерс, мне кажется, ещё лучше — тоже алкоголичка такая полубезумная, но гораздо более резкая и талантливая («Сердце — одинокий охотник» или «Баллада о невесёлом кабачке»). Сильвия Плат сильнее в стихах именно. Вот в стихах она замечательна.

Знаете, в книге «Хагакурэ» Ямамото Цунэтомо, одного из моих любимых авторов, содержатся слова: «Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на нелюбимые занятия». Это пишет самурай, человек, который должен как раз себя, по идее, принуждать, но никакого самопринуждения. У меня есть стойкое убеждение, что надо делать то, что хочется. Читать нелюбимую книгу? В детстве это имеет смысл, когда школа действительно имеет некоторую роль в социализации: тебе не надо идти в школу, тебе не хочется идти в школу, но ты заставляешь себя и идешь. Но всю жизнь тратить на такие духовные практики? Если мне эта книга не нравится, я её читать не буду.

Другой вопрос, что можно «рассчитаться», можно после…

Ох, трудно! Конечно, «Американа» — прекрасный роман, и «Белый шум» — прекрасный роман, и сам Дон Делилло — хороший писатель, но это примерно та же история, что с Корагессаном Бойлом. Хотя Корагессан Бойл кажется мне всё-таки немножко… Ну, он мне ближе, потому что он немного более фрик, немного более откровенен. Дон Делилло — безусловно, интеллектуал. У него и язык свой есть (хотя мне кажется, что этот язык мог бы быть индивидуальнее и ярче). Как бы вам сказать? Я не вижу вот какой-то очень важной человеческой составляющей в его книгах. Интеллектуально всё хорошо, а чисто по-человечески я не чувствую какой-то его уязвлённости, я не чувствую того одиночества и страха смерти, который всё время есть у…

Да вот не гарантируют, Ирина! В том-то всё и дело, что они предлагают более мягкий вариант этого тоталитаризма, когда вам страшно иметь своё мнение, когда вам страшно выпасть, отпасть от этого соска, к которому вы всё время подключены. Вы замечаете, что без iPhone (ну, хорошо, без какого-нибудь более дешёвого устройства) уже немножко чувствуешь себя отнятым от материнской груди. Или скажем иначе: как старец, забывший зубы. Помните эту чудесную набоковскую фразу: «Кошмар старика — забыть зубы. Кошмар юноши — расстёгнутая ширинка»? Вот ты чувствуешь себя, как старец, забывший зубы. Когда я его рядом не вижу, у меня возникает чувство странной неполноты. Это подсаженность уже, ничего не…