Да нет, что вы! Понимаете, библейские аллюзии, библейские аналогии так называемого великого американского романа — а на них, собственно, держится весь Мелвилл и впоследствии вся великая американская проза — это именно амбиции молодой нации, которая осуществляет строительство страны с нуля. Мы пытаемся по библейским образцам, по прямым указаниям Господа построить страну.
Отсюда, собственно, библейские подтексты всех великих американских романов — и Готорна, и Драйзера в огромной степени. Они не всегда проявлены. Кстати, у Драйзера, как ни странно, они наиболее заметны в «Гении». У Дэвида Фостера Уоллеса. То есть великий американский роман — это всегда рефлексия на тему того, насколько наш мир соответствует библейскому проекту.
У Мелвилла вообще совершенно очевидные библейские подтексты и абсолютно гигантский символический подтекст, связанный с тем, что океан — это смерть, корабль — это гроб, в котором по морю смерти плавает герой. И в этом гробу (он, кстати, в нем и спасается) он может найти Бога, плавающего в водах смерти. Потому что Моби Дик — это, конечно, Бог, но трактуемый Мелвиллом не как добро, и не как зло, а как такая ветхозаветная сверхсила, Левиафан. Можешь ли уловить удой Левиафана? Нет, не можешь. Поэтому сама интенсивность библейского вопрошания Иова, Ахава — это не европейское явление.
Вообще в европейском романе в это время библейские подтексты совершенно незначительны. Назовите мне хоть один крупный европейский роман (даже у Флобера в «Простой душе»), в котором библейские подтексты были бы явлены с такой силой. Разве что в «Простой душе» роль Святого Духа играет попугай, что делает эту новеллу жестоко пародийной, по сути. Не знаю, мне кажется, что в это время Бога ищут американцы и русские, как им и положено, как сиамским близнецам. А европейцы, по-моему, давно отчаялись и поняли, что наш мир явно как-то очень далеко отошел от чертежа.
