Князь Серебряный

Что касается «Ледяной трилогии» в целом. Мне она представляется крайне эклектичной. И в каком-то смысле это, понимаете, отход назад на позиции такой довольно наивной фэнтези. Я не буду углубляться в эту Теорию мирового льда и вообще в фабулы этого произведения — прежде всего потому, что меня это художественно не убеждает. Мне кажется, что Сорокин — гениальный деконструктор чужих сочинений и, к сожалению, довольно наивный строитель собственных фантазий, вторичных по отношению даже к фантастике семидесятых годов.

Что касается какого-то нового слова в нем, которое, безусловно, было, мне показалось, что оно есть в «Метели». В «Метели» есть новая интонация, такая неожиданно не…

Это баллада с ее великолепным ее страшным пророчеством «Пусть бабушка внучкину высосет кровь!» была одним из моих любимых страшных стихотворений. Вообще, когда мы с Юлией Ульяновой планировали сборник «Страшные стихи», которые Наташа Розман выпустила в «Эксмо», то мы исходили в основном из готической поэтики Алексея Константиновича, потому что именно он русскую готическую балладу создал. Конечно, Жуковский сделал для этого очень много. Конечно, Катенин создал одну из лучших готических баллад, и я до сих пор, когда перечитываю:

«Месяц светит, ехать споро;
Я как мертвый еду споро.
Страшно ль, светик, с мертвым спать?»
— «Нет… что мертвых поминать?»

Это…

Разыков, постановщик этого фильма, действительно снял удивительный фильм. Он не вписывается ни в советскую чернуху «в мире животных», такую постсоветскую, ни в «фельдшер клизму пропил». Это довольно такое поэтическое кино.

Во-первых, великий актер Маслов, который сыграл там, я думаю, лучшую роль из всего, что я за последнее время видел, из мужских ролей по крайней мере. Поразительно, что фильм был на «Кинотавре» награжден только за музыкальное решение призом Таривердиева. На самом деле, конечно, роль Маслова — это… Знаете, он там такой страшный! Это фильм о «топтуне», о гэбэшнике. И я, в общем, боялся. Это редко со мной бывает. Я побоялся после фильма подойти к нему и поблагодарить,…

Неинтересно, Равиль. Понимаете? Вот при всём желании я не нахожу в «Манараге» Сорокина ничего, что цепляло бы лично меня. Это развитие нескольких идей, высказанных в «Теллурии». Почему-то вся эта проблема с книгами, с их тиражированием, с их поеданием, с готовкой на них — ну, это, мне кажется, так бесконечно далеко от сегодняшней российской реальности, и даже от европейской, потому что Европа, в которой неожиданно произошло такое кратковременное восстание опричнины, она, мне кажется, тоже живёт совершенно другими вопросами. Ну и вообще как-то мне не показалось, что эта книга хорошо написана.

Для меня лучший текст Сорокина за последнее время — как мне представляется, это «Метель». Но…

Там лонг-лист был не очень вдохновляющим, но шорт-лист меня просто глубоко разочаровал. Разочаровал он меня тем, что там нет ни одной интересной книги. Там есть, наверное, хорошие книги. Может быть, книга Гиголашвили «Тайный год» является хорошей по каким-то критериям, но мне не было интересно её читать. Там не было того… При всём моём уважении к Гиголашвили, там не было того дикого напряжения, которое заставляет, переворачивая страницу за страницей, ждать, что будет. Ну, с эпохой Грозного вообще после Алексея К. Толстого, после «Князя Серебряного», по-моему, никто не сладил. Скажем, ну не могу я читать всерьёз роман Горенштейна «На крестцах», хотя Горенштейн — гениальный писатель. Та же…