Каким вы видите образ Бога? Если это дух, то как он вмешиваясь в дела мирские? Зачем Богу понадобилось сотворение человека?

Знаете, если бы я это знал, более того, если бы я хотел об этом говорить, я бы, наверное, уже написал «Океан». Или «Интим» уже закончил был. Но проблема в том, что я пытаюсь это на своем примере, на своем опыте понять. То, что человек диверсифицируется, раскалывается, перестает восприниматься как цельное явление; то, что человечество разделяется на несколько уже не рас, а антропологических типов, которые друг с другом несовместимы, – это и есть главное содержание большого откровения ХХ века. То большое откровение, которое пережил в своем время, как вы помните, Максим Каммерер (в 89 лет) и о котором он написал «Волны гасят ветер».

Человечество не монолитно, человек не един. Как Стругацкие…

Мне кажется, что главный пафос «Дьявола среди людей», как я его, во всяком случае, понимаю, в том, что скромнее надо быть. Главный герой этой повести, Ким Волошин, полагал, что он является мстителем, инструментом мщения, а оказалось, что он здесь ни при чем. Потому что после его гибели господь продолжал осуществлять месть, а Ким случайно оказывался в этих местах и считал себя инструментом божьего гнева. Это то, что Стругацкие называли «несчастный мститель». А в финале этой повести удивительным образом оказалось, что Ким Волошин вообще здесь ни при чем, что мир, как это всегда бывает у Стругацких, страшнее и иррациональнее, чем кажется герою. Герой думает, что есть теория, могущая все объяснить, а…

Он, собственно, известен мне только с одной стороны, хотя у него было очень много замечательных историй. Даже название одной его вещи мне кажется стоящим… Мне кажется, даже читать ее необязательно — «Какой мопед с хромированным рулем в задней части двора?». Мне кажется, это как у Грина — скажем, «Синий каскад Теллури» или «На облачном берегу» — название уже такое небесное, что не нужно никаких текстов, хотя сами рассказы тоже гениальные.

У него я читал один роман — «Жизнь, способ употребления». Читал по-английски, потому что он как-то попался мне под руку в Чикаго, и я его купил. Купил потому, что я тогда писал «Квартал» — ну, придумывал «Квартал», и мне интересны были разные экзотические…

Я думаю, два таких человека было. Один, безусловно, Гумилев. Мне кажется, что его стихотворения (во всяком случае, его потрясающие совершенно тексты, вошедшие в последнюю книгу, в «Огненный столп») обещали нам какого-то совершенно гениального духовидца. И неслучайно Ахматова называла его поэтом прежде всего духовного, блейковского плана. Мне кажется, что это действительно великий в потенции поэт. Да и хватает великого в его опубликованных текстах.

Второй — это проживший всего двадцать лет (или даже девятнадцать) Владимир Полетаев. Абсолютно гениальный молодой поэт, у которого уже, по-моему, по первым стихам (13-, 14-летнего подростка) было понятно, что он мог бы убрать, вообще…

По форме это документальное расследование. Это роман по способу повествования. Если прочесть «Истребитель» — вы обратите внимание на то, каким образом документальное повествование отличается от повествования художественного. Есть такой термин «мокьюментари». В «Океане» все события, сюжет вообще — они организованы так, что они организуют цельную концепцию. События подлинные, а версия, которая из них вытекает, фантастическая или не фантастическая, но я, например, в нее верю. Она, скорее всего, будет дезавуирована автором в финале. Потом, там есть вымышленные герои, которые расследуют это все, такая всемирная сеть.

Видите ли, о деле «Человека из Сомертона» я много говорил. И, собственно, человек из Сомертона — один из главных персонажей моего романа «Океан». В самом общем виде я считаю это классической тайной, в которой наличествуют три главные черты настоящей неразрешимой тайны. Я вам эти три черты не назову, они составляют тему «Океана». Дело «Человека из Сомертона», как и история перевала Дятлова, как и исчезновение Джемисонов (ах, какая история!) — это такие эталонные тайны, которые человечеству необходимы. Недавно в мое сообщество выложен был мой материал про девочку-маугли кампучийскую-камбоджийскую (я ездил про нее писать). Я вот там пишу об этих чертах тайны, которые человеку на самом деле…

Меня всегда интересовал феномен секты, феномен купленной правоты, феномен травли. Это тема, которая интересует меня, о чем бы я ни писал. Наверное, потому что в моей жизни они играли большую роль — не только потому, что меня кто-то травил,— а потому что меня интересует чужая сплоченность на почве ложной идеи. Истинная идея не порождает фанатизма. Как я отношусь к этим остромовым и почему они становились столь авторитетными духовными учителями? Видите ли, все зависит от их цели. Если они становились ради того, чтобы стричь или доить по сомах — как Остромов, или Блаватская, или, как в наименьшей степени, Гурджиев, который, как мне кажется, все-таки какие-то серьезные цели перед собой ставил, он не был…

Нет, послушайте, давайте все-таки не путать маньеризм отступника с настоящим язычеством. Маньеризм отступника, грубо говоря, стилизация язычества — это уже Византия. А настоящая античность — это, конечно, Рим, Греция, это Спарта, это Афины. Это грубый камень, это жестокие представления о чести. Античный Рим — это тоже не поздний Рим. А что касается сюжетов, то в том все и дело, что античная культура, античные великие сюжеты, античный великий театр — это отчасти противостояло язычеству. Это выросло на почве язычества, но бесконечно удалилось от него.

Именно поэтому Сократ оказался несовместим с Афинами, потому что Афины — это порядок, а Сократ — это мыслитель, художник, и…

Нет, конечно. Но просто Христос хотел, чтобы люди верили без чуда. Люди очень часто не осознают, что христианская история продолжается на их глазах. Герои рассказа «Перемещенное лицо» не понимают, что Христа продолжают распинать ежедневно, до них эта мысль просто не доходит. И вообще я думаю, что это про разное все-таки. Фильм «Слово» про другое. Но это совершенно особая тема

К чему стремится человек, тут неважно. Тут важно, Создатель не отвергает ли его. В фаустианский период русской литературы Создатель смотрит на человека как на талантливого зэка. Потому что идея завета человека с Богом, идея союза человека с Богом — назовем вещи своими именами — была разрушена. Разрушена она была после вознесения Христа — воскресения и вознесения. Он обещал, конечно, второе пришествие, но когда оно будет, мы не знаем. Мы знаем, что завет человека с Богом не состоялся. Человечество отвергло Бога. Ну хорошо, тогда вот вам дьявол, вот вам Мефистофель.

Чем заканчивается союз с дьяволом, мы видели в ХХ веке. Поэтому человечество трудно и медленно возвращается к идее завета с…