Человек-амфибия

Нет, путь к провалу (во всяком случае, насколько я понимаю это высказывание) — это способность человека действовать вопреки своей выгоде, стремиться не к триумфу, а к гибели, иногда к самопожертвованию, иногда к саморазрушению. Мы как-то со студентами моими обсуждали этот вопрос: собственно говоря, в чем заключается принципиальное отличие? Мы там «Остров доктора Моро» рассматривали, всю эту линию превращения человека в зверя, «Собачье сердце», «Человек-амфибия». Почему, в чем принципиальное отличие человека от животного, все-таки? Вероятно, способность действовать вопреки выгоде, вопреки инстинкту. Хотя у животных, по утверждению Лосского, тоже есть такая способность. Но там…

Надо вообще задаться вопросом, а что такое саламандры у Чапека. Все привыкли считать, что это антифашистский роман. А он, вообще-то говоря, антифашистский в довольно странном, общем смысле. В том смысле, что он защищает гуманистические концепции личности. «Война с саламандрами» — это роман, который вписывается в ту же парадигму, в которой написано «Собачье сердце», «Остров доктора Моро», «День гнева» Гансовского или «Человек-амфибия». Или «Разумное животное» Мерля; кстати, к «Разумному животному» и ко «Дню дельфина» эта история ближе всего. Какая грань между человеком и животным? Саламандры умеют делать все, что делают люди, и их используют одно время как рабов, и в результате они заменяют…

Стэплдон, во-первых, всё-таки был не совсем материалистом. Он считал себя сторонником теории эволюции, но подходил к этой теории, прямо скажем, абсолютно безумным образом. Стэплдон — это такой довольный видный британский мыслитель и романист, которого ставили рядом с Уэллсом. Уэллс его очень высоко оценил. Но так случилось, что действительно массовая культура его никогда не принимала.

Я никогда не читал (хотя я знаю, про что там — то есть я пролиставал) его наиболее известных романов. Вот эта книжка «Последние и первые люди», «Last and First Men» — там человек, живущий на Нептуне, принадлежащий к 18-му поколению человеческой цивилизации, рассказывает судьбу этих поколений. Это очень…

Моро и сам Уэллс рассматривают этот вопрос скорее как метафору в социальном плане: возможен ли перевод человека из одного класса в другой, из одного разряда в другой. Каким образом может осуществляться эволюция человека. Либо как с человеком-пумой — за счет страданий, за счет чудовищных испытаний, насилия, пыток. Либо за счет закона: дать животному закон, и оно станет человеком.

Уэллс скорее приходил к выводу о том, что этот барьер непреодолим. Знаете, как говорил Шефнер, негативная мудрость — тоже мудрость. Да, превратить человека в животное можно, хотя трудно, а превратить животные в человека нельзя. Это нужен эволюционной скачок. Во всяком случае, этого не могут сделать люди, потому…

Почитайте Беляева. Все-таки Беляев по своей языковой ткани писатель достаточно примитивный, достаточно суконный. У него есть блестящие сюжетные находки. Но в целом очень много наивных построений, очень предсказуемые фабулы. У него есть довольно много такой наивной напыщенности, которую мы ценили в то время. Она есть и у Трублаини в «Шхуне «Колумб», у всех фантастов и приключенцев 20-х-30-х годов. Тем не менее, это глоток кислорода в тогдашней литературе. У Белева есть вещи, написанные чуть получше, как, скажем, «Голова профессора Доуэлля», и похожи, как, скажем, «Человек-амфибия», но это все равно прекрасный, трогательный писатель, и мужественный человек, всю жизнь боровшийся с…

Он не трикстер, конечно. Это другой бродячий сюжет, сюжет фаустианский. Главный герой-то ведь на самом деле Борменталь, в котором совершенно отчетлив автопортрет Булгакова. А Преображенский — это такой демиург, то ли бог, то ли дьявол, искуситель. К Преображенскому у Булгакова очень сложное отношение. Преображенский — очень старая священническая фамилия. Это, в общем, понимаете, история о Фаусте-Борментале, который пытается с помощью алхимии сделать гомункулуса, сделать зверя человеком. А Преображенский ему в этом как бы помогает, Борменталь ассистирует, и они вместе создают этого гомункулуса. А потом оказывается, что их способностей недостаточно. Это фаустианская история, поэтому…

Тема человека и животного, тема эволюции животного в человека в мировой фантастике двадцатого столетия довольно распространенная. Потому что, понимаете, чем человек отличается от животного, что делает его человеком,— это самая болезненная, одна из самых болезненных проблем двадцатого века. Вот, например, доктор Моро считал, что можно животное допытать до состояния человека, и вот вам человек-пума, который его разорвал. Кроме того, доктор Моро уэллсовский полагал, что животное не знает закона, а человек знает закон и руководствуется этим. И вот эти знающие закон замученные звери сидят у него и повторяют: «Разве мы не люди?» Нет, не люди, поэтому и глаза так страшно светятся у ночного…

«Голова профессора Доуэлля», как и «Человек-амфибия» — это не о трансплантологии. Есть несколько сквозных фантастических сюжетов, когда нога начинает действовать самостоятельно, как в рассказе Фолкнера и фильме Тягунова, рука, как у Мопассана, соответственно, голова отдельно от тела, даже глаз иногда: «И только глаз мой карий-карий блуждает там, как светлячок» — такой страшный образ у Окуджавы. Это довольно интересная тема в мировой фантастике, когда орган как бы обретает собственную власть и как бы отторгает остальное тело, начиная действовать отдельно от него. У Мопассана, наверное, у первого это дошло до такого блистательного сюжетного варианта. Оба варианта рассказа…

Вообще это один из моих любимых авторов. В особенности, конечно, рассказы, в частности «Прокуратор Иудеи». Ну и «Восстание ангелов» — довольно славный роман. И нравится мне, конечно, «Остров пингвинов».

Понимаете, в советском литературоведении существовал такой штамп, что это пародийная история Франции. На самом деле, конечно, не только. Это роман, который следует рассматривать, на мой взгляд, в одном ряду с такими антропологическими фантазиями, вообще характерными очень для начала века. Эта тема продолжала волновать людей на протяжении всего XX столетия. Ну, возьмём рассказ Севера Гансовского «День гнева» про этих умных медведей. Дело в том, что тема отличия человека от…

Александр Беляев писал очень плохие сначала рассказы, а потом — несколько гениальных романов внезапно. Мне кажется, что «Голова профессора Доуэля» — это очень высокий образец. И «Звезда КЭЦ», и «Проданный смех». Ну, я не говорю про «Человека-амфибию». «Человек-амфибия» — плохой роман, но прекрасно придуманный. Понимаете, вот Александр Грин — это гений, а Александр Беляев в моей табели о рангах месте на десятом после Александра Грина. Но он очень талантливый человек, безусловно, и очень мужественный.